Еще в 2009 году в Петербурге врачи-урологи и андрологи из разных российских городов впервые за многие годы собрались вместе на научно-практическую конференцию «Новые технологии в диагностике и лечении урологических заболеваний». Одним из основных героев мероприятия был главный врач медико-санитарной части №18 (ныне – Клиническая больница Святителя Луки) Сергей Попов. Мы решили выяснить у Сергея Валерьевича, как изменилась ситуация в городской урологии спустя 13 лет.

– Сергей Валерьевич, я нашла наше с вами интервью, созданное по итогам той конференции и ситуации в России в 2009 году. О каких актуальных проблемах мы говорили тогда и что произошло за 13 лет?

– Я помню ту конференцию. Действительно, перемены произошли колоссальные, но не во всем, к сожалению.

– Вы тогда сказали: «Мужскому здоровью долгие годы не уделялось должного внимания. В результате статистика по мужским болезням удручает. Например, аденомой предстательной железы страдают 70 процентов мужчин в возрасте 60 и более лет. Рак предстательной железы занимает третье место среди онкологических заболеваний у сильной половины человечества после рака желудка и легких».

– Статистика по заболеваемости раком практически не изменилась. Рак предстательной железы занимает первое место среди всех урологических заболеваний, а урология в целом (включая рак почки, рак простаты, рак мочевого пузыря) выходит на второе место. Но тут дело еще в выявляемости. Мы стали лучше выявлять такие заболевания.

– Еще одна ваша фраза из интервью: «При этом основные заболевания у нас лечат по старинке – открытым вмешательством, то есть серьезной травмирующей операцией». А сегодня в вашей больнице работает Центр эндоскопической урологии и новых технологий…

– Да, сегодня в нашей клинике кардинально все поменялось, мы оснащены не хуже европейских или американских клиник. Сегодня у нас есть и роботическая хирургия, и новейшая диагностическая аппаратура. В урологии в лечении аденомы простаты, мочекаменной болезни произошел гигантский прорыв. То, что доступно нам по технологии тулиевых лазеров, недоступно для европейцев и американцев. Один из лучших в мире ангиографов, МРТ (3 Тесла), лазер новейшего поколения U Max. Но у нас нет своих, отечественных эндоскопов, например. Я бы с удовольствием поработал с ЛОМО (тем более они рядом, буквально «через стенку»). Уже пытался вести переговоры, но пока ничего не получилось.

– Как раз в том же интервью вы обращали внимание на эту проблему.

– Воз поныне там. Те же эндоскопы начали делать китайские партнеры. Тогда, в 2009 году, у них ничего этого не было. Они тщательно изучили все ресурсы, а потом взяли и сделали. Вы слышали в 2009 году про китайские машины? Нет. А они в это время занимались отверточной сборкой наших автомобилей. Покупали КамАЗы у нас по бартеру, меняя на китайские пуховики, а потом стали выпускать свои. Так же и с эндоскопами. Когда я приходил с предложением выпускать отечественные эндоскопы, они крутили пальцем у виска и говорили, что гибких эндоскопов, которые попадают в полостную систему почки, не бывает. Я им говорю: «Как не бывает, если я ими работаю». Благодаря китайцам технология популяризировалась и не представляет гиперсложности. Многоразовый эндоскоп сейчас стоит около 3-3,5 миллиона рублей, одноразовый – около 100 тысяч рублей. Но я не могу дать клиническому ординатору для освоения эндоскоп за 3 миллиона рублей, я даю за 90-100 тысяч. Но их должно быть много, и они должны быть отечественными! Мы и лазеры свои делаем, их точно не имеет смысла покупать. У нас стоит свой. Мы не должны пользоваться тем иностранным, что можем сделать сами.

Если мы хотим быть великой нацией, мы должны работать и менять мышление. Есть технические решения, которые не уступают американским, европейским. Возьмите китайцев, индусов – они же вдолгую играют, они думают о будущем. А мы-то что сидим? Если для себя не можешь – ни для кого не сможешь.

– В 2009 году, по официальным данным Комитета по здравоохранению Санкт-Петербурга, количество впервые обратившихся к специалисту пациентов в связи с проблемами мочеполовой системы увеличилось вдвое по сравнению с 2003 годом. Сейчас отношение пациентов к своему здоровью меняется?

– Я не имею права говорить за весь город, но наш стационар работает в плановом порядке. Мы принципиально настроены не создавать очереди по госпитализации и еще оставляем койки для экстренной госпитализации по мочекаменной болезни. Срок ожидания плановой госпитализации идет на дни. Все зависит от использования технологий. Например, если операция предполагается на роботе DaVinci – у нас он один. Ограничивающим моментом являются лапароскопические операции, нужны бригады специалистов. Еще ограничивает госпитализацию имеющийся коечный фонд, срок пребывания должен составлять минимум 2-3 дня.

– В 2009 году в том интервью вы сказали, что в России лидируют такие причины смертности, которых вполне можно избежать. Например, речь шла о пересадке почки. Сейчас в вашей больнице уже делаются такие операции.

– Мы стремились уже тогда к этому, долго готовились и фактически прыгнули в последний вагон по оборудованию, потому что потом, с вводом санкций в отношении России, некоторые каналы оказались закрыты. Это связано непосредственно с рядом технологий в системе «донор – реципиент». Это первое.

И второе – сейчас европейские страны перестали поставлять нам реактивы для морфологического исследования поражения почки, которое точно показывает, почему орган перестал работать. На сегодняшний день это определяющий момент, который позволяет говорить о необходимости пересадки почки. Сегодня мы сталкиваемся с тем, что западные коллеги не хотят поставлять реактивы. И второй нюанс: у нас фактически всего два своих специалиста-морфолога, которые могут, условно говоря, смотреть в объектив микроскопа. Наша Ольга Воробьева и профессор Столяревич в 52-й больнице в Москве. А от морфолога в трансплантации почки очень многое зависит. В целом очень непростая история с нефрологией и трансплантацией. Это не просто пришить орган и назначить иммуносупрессию. Вопрос еще в наличии штучных специалистов.

– Сколько уже проведено трансплантаций, можете ли вы проводить больше?

– Проведено 14 трансплантаций, три из них – родственные, причем две из этих трех – пациентам из Луганской народной республики, потому что там таких возможностей нет. Мы разговаривали с коллегами из Луганска по телемосту, сказали, что готовы делать трансплантации, если в новых республиках есть доноры-родственники.

Мы можем делать 50 трансплантаций в год совершенно без напряжения для клиники. Но этот вопрос еще связан с квотированием. На весь Петербург выдано 47 квот, включая три пересадки печени. Говорят, нет доноров. В Москве Институт трансплантологии имени академика Шумакова делает 300 трансплантаций, столько же – Склиф, НИИ урологии имени Лопаткина делает 50. А у нас 47 квот на весь город. На все. В этом году мы квоты разделили с Мариинской больницей, с НИИ скорой помощи имени Джанелидзе и с Первым Санкт-Петербургским государственным медицинским университетом имени академика И.П. Павлова. Четыре квоты мы уже израсходовали. При этом в листе ожидания на пересадку почки – 550 человек.

– Что в планах относительно развития больницы?

– Проектируется надстройка на старом корпусе, установим там патоморфологическую и молекулярно-генетическую лаборатории, где могли бы заниматься и проблемами заболеваний почки, и профилактикой мочекаменной болезни, и генетическими расстройствами в организме, изучение которых может создать платформу для прогнозирования, будет человек болеть раком или нет, будет у него мочекаменная болезнь или нет.

Наша справка

Главный врач Санкт-Петербургской клинической больницы Святителя Луки, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач РФ – Сергей Попов.

В 1996 году после успешного окончания Военно-медицинской академии им. С. М. Кирова, 4-го факультета подготовки врачей для Военно-морского флота, был распределен на подводную лодку в Кронштадт. Именно там прошли дальнейшие 2 года службы.

После службы на флоте продолжил работу в Клинической больнице Святителя Луки врачом урологического отделения, а с 2005 года является главным врачом больницы.

Автор: Марина Бойцова
Источник: Петербургский дневник